«Гоголь-центр» в отсутствие Кирилла Серебренникова представил новую постановку «Маяковский. Трагедия». О «ненужном» Маяковском, запретах и вампиризме HELLO! рассказал сыгравший в спектакле Максим Виторган. Ближайший показ — 22 февраля в 20.00.
Максим, у вас в «Маяковском» главная роль, но кого именно вы играете, было неизвестно до самой премьеры…
Спектакль имеет такую конструкцию, что говорить о том, что у кого-то там роль главная, а у кого-то второстепенная, было бы неправильно. Режиссер Филипп Григорьян придумал трехчастный спектакль: здесь и хореография, и инсталляции, и драматическое существование, в основе которого — пьеса «Владимир Маяковский. Трагедия». Поэт написал ее в 20-летнем возрасте. Один из персонажей носит имя Маяковского. Вот его я и играю. Но это не биографический спектакль, не спектакль по стихам. Это, скорее, чувственное ощущение фигуры поэта. Попытка услышать, как само мироздание резонирует в нем. Мы все — персонажи — мозаика, хрусталики из глаза Маяковского. Он так видит мир.
Известно, что Маяковский был очень противоречивым человеком: дерзкий трибун, с одной стороны, и «такой большой и такой ненужный», как он сам говорил про себя, с другой. Человек, разрываемый на части, грубый и нежный, грешащий и кающийся. Поэт без кожи, рефлексирующий, хрупкий и фанатично увлекающийся людьми и идеями идеалист, который видит цель поверх голов и не замечает того, что под ногами.
С режиссером спектакля «Маяковский. Трагедия» Филиппом Григорьяном (справа) Максим Виторган работает во второй раз: их первый проект — спектакль «Женитьба» по произведению Николая Гоголя — идет в Театре Наций
Какие были у вас отношения с Маяковским до репетиций?
Так себе были отношения. Я, честно говоря, не большой спец в поэзии. Не очень умею читать стихи, и мне редко нравится, когда их читают другие. Если не ошибаюсь, «Маяковский. Трагедия» — мое первое со времен студенчества стихотворное произведение. Это не самая простая с точки зрения воспроизведения и восприятия поэзия. Сейчас я взял паузу во всех остальных проектах и полностью сфокусирован на спектакле, провожу много времени с текстом, разбираюсь в нем. И даже в машине…
Слушаете аудиозаписи стихов?
Нет. Просто для меня машина — очень важное место. Дома у меня жена, дети, на работе — коллеги, на отдыхе — друзья. И так получается, что мой Range Rover — единственное место, где я могу побыть один. Но теперь мое одиночество нарушил Владимир Маяковский. (Смеется.) Стихотворный текст — он же как пение: должен быть так вработан, так вговорен. И поэтому я в дороге постоянно эмоционально читаю Маяковского вслух, чем, думаю, очень веселю людей, стоящих рядом со мной в пробке. (Улыбается.) Причем иногда вхожу в такой раж, что забываю обо всем. Например, недавно мне надо было за час с небольшим доехать до одного места, но добирался я почти три часа: потому что дважды — дважды, представляете! — проехал нужный поворот. В общем, с Владимиром Владимировичем мы теперь неразлучны.
Вы участвуете в спектакле театра, худрук которого находится под домашним арестом по делу о хищении государственных средств. Как вы относитесь ко всему происходящему вокруг Кирилла Серебренникова?
А как тут можно относиться? Я слишком хорошо знаю театральное дело и Кирилла Серебренникова, чтобы думать, что он мог себе что-то присвоить. Кирилл сейчас, как мы знаем, сидит в своей сорокаметровой квартире, заваленной книгами, и не может работать. Это его сегодняшняя жизнь. А судят его люди, у которых дома хранилища шуб на многие тысячи метров. И я считаю, что это позор.
Театр в последние годы вообще стал предметом споров и запретов: в одних постановках предлагают убрать обнаженное тело, в других — религиозную символику…
Это относится не только к театру. Так построена вся система. Сначала мы запрещаем курить в кадре, потом не даем какую-то информацию в новостях. Сейчас на телеканалах, как я слышал, запрещают уже не только неприличные слова, но и какие-то ситуации: например, женщина не может быть инициатором развода в сериале… И этот узел будет все больше затягиваться. Существующая система напрямую зависит от полного контроля в жизни и в искусстве. Так же было в Советском Союзе, и как только этот контроль ослаб, система рухнула.
Но ведь контролировать пытаются не только «сверху» — иногда за запреты выступают и зрители…
Тут другое. Если зритель возмущается и выходит из зала во время спектакля — это абсолютно нормально. Вы имеете право критиковать что угодно. Просто то, что вам это не нравится, не значит, что это должно быть запрещено. Многие почему-то начали думать, что запретить можно и нужно все что угодно, и как раз это уже ненормально.
Вы сами, кстати, довольно часто делитесь своим мнением — в Facebook, Instagram, спорите с несогласными. Что вам это дает?
Это для меня как заряд бодрости. К примеру, я еду на съемку в 7 утра, вижу негативный комментарий или какое-то обсуждение — и моментально просыпаюсь. При этом я никогда не реагирую на прямое оскорбление или хамство. Я общаюсь с несогласными со мной собеседниками, вывожу их на эмоции, вампирю, в общем. Меня некоторые спрашивают, почему я не отвечаю на положительные отзывы. Я за них благодарен, но не понимаю, что можно ответить. А негатив мне интересен. Вы же понимаете, что каждый, кто пишет комментарий под сообщением известного человека, решает свои проблемы? Возможно, этим людям не хватает какой-то социализации, они хотят за счет осуждения других поднять самооценку.
Негатива и внимания стало больше после того, как ваша жена Ксения Собчак объявила о своем участии в выборах президента России?
Нет. С тем, каким ударом для меня стало всеобщее внимание в начале нашего общения с Ксенией, уже ничто не сравнится. Так что сейчас я спокоен.
«Театр — мое любимое место, здесь я готов к любым экспериментам», — говорит Максим Виторган. Спектакль про Маяковского — как раз из таких: по словам Максима, эта постановка похожа не на биографию, а на мозаику, в которой каждый из актеров по-своему отражает творчество поэта. На фото — один из моментов репетиции
